Моя мать очень любила цветы, и ей доставляло большое удовольствие разводить их, делая таким образом дом привлекательным и приятным для детей. Но наш сад никогда еще не был так приятен мне, как в тот день после нашего возвращения. Я видела отражение любви Иисуса в каждом кусте, бутоне или цветке. Эти проявления красоты, казалось, на своем особом языке говорят о Божьей любви.
В нашем саду рос прекрасный розовый куст, именуемый Розой Саронской. Я помню, как подходила к ней и благоговейно прикасалась к ее нежным лепесткам, ибо в моем понимании они обладали святостью. Мое сердце переполнялось нежностью и любовью к этим прекрасным Божьим творениям, ибо я имела возможность воочию видеть Божественное совершенство в цветах, украшающих землю. Бог позаботился о них, и Его всевидящее око пребывало на них. Он создал цветы и сказал, что они хороши.
И я подумала: если Он так заботится о цветах, что наделил их красотой, то насколько нежнее охраняет Он детей, которые созданы по Его образу и подобию. Я тихо повторяла себе: “Я дитя Божье, Его любящая забота окружает меня. Я буду покорной и никогда не огорчу Его, а буду только славить Его дорогое Имя и всегда любить Его”.
Моя жизнь представилась мне в другом свете. Несчастье и болезни, омрачавшие мое детство, казалось, послужили мне во благо, чтобы отвратить сердце мое от мира и его пустых забав и привлечь его к вечным небесным ценностям.
Вскоре после нашего возвращения с лагерного собрания я и несколько других людей были с испытательным сроком приняты в Церковь. Я очень много размышляла о том, каким должно быть крещение. Даже будучи совсем юной, я понимала, что только один способ крещения разрешен Священным Писанием — полное погружение. Некоторые из моих сестер — членов методистской церкви — тщетно пытались убедить меня, что библейским крещением является кропление. Методистский служитель согласился крестить погружением тех кандидатов, которые предпочитали этот способ, хотя и объявил, что кропление одинаково приемлемо для Бога.
-20-
Наконец настало время и нам стать участниками этого торжественного обряда. Был ветреный день, когда мы, двенадцать человек, спустились на морской берег, чтобы принять крещение. Волны были достаточно высоки и с брызгами разбивались о берег, но я приняла этот тяжелый крест, и мир, наполнивший меня, был подобен тихой реке. Когда я вышла из воды, мои силы почти оставили меня, ибо на мне почила сила Господа. И я почувствовала, что отныне не принадлежу этому миру, а восстала из водной могилы для новой жизни.
Во второй половине того же дня я стала полноправным членом Церкви. Рядом со мной стояла молодая женщина, которая также была кандидатом для принятия в члены Церкви. Я пребывала в покое и счастье, пока не заметила золотые кольца на пальцах сестры, а также большие сережки в ее ушах. Затем я обнаружила, что ее шляпка была украшена искусственными цветами и имела дорогие ленты, отделанные кантами. Мое настроение ухудшилось от столь откровенной демонстрации тщеславия со стороны одной из тех, кто претендует на звание последовательницы скромного и смиренного Иисуса.
Я ожидала, что служитель шепотом сделает этой сестре замечание или даст ей правильный совет, но ему, очевидно, был безразличен ее яркий наряд, и он не высказал ей ничего. Нам обеим была протянута рука общения. Рука, украшенная драгоценностями, была пожата представителем Христа, и нас обеих вписали в церковные списки.
Указанное обстоятельство вызвало у меня немалое смятение и переживания, и я вспомнила слова апостола: “Чтобы также и жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, ни золотом, ни жемчугом, ни многоценною одеждою, но добрыми делами, как прилично женам, посвящающим себя благочестию” (1 Тимофею 2:9, 10). Этот библейский совет, казалось, открыто предается забвению теми, кого я представляла преданными христианами и чей христианский опыт был гораздо больше моего. Если на самом деле, как я полагала, грешно носить экстравагантную мирскую одежду, то христиане данной церкви, без сомнения, должны понять это и сообразовываться с библейскими нормами. Для себя лично я решила неуклонно следовать своему пониманию христианского долга. Я не могла не чувствовать, что несовместимо с духом Евангелия тратить Богом данное время и средства на украшение собственной персоны. Скромность и самоотречение более приличествуют тем, чьи тяжкие грехи стоили Сыну Божьему жизни и ради кого Он пошел на великую жертву.
Глава 3. Чувство отчаяния
В июне 1842 года Уильям Миллер прочитал в Портленде второй курс своих лекций. Я полагала, что посещать его лекции — большое преимущество, поскольку я впала в уныние и не чувствовала себя готовой встретить моего Спасителя. Этот второй курс лекций еще больше взволновал весь город, чем первый. За небольшим исключением, двери церквей различных деноминации закрылись перед Миллером. В многочисленных беседах с различных кафедр его оппоненты пытались разоблачить его так называемые фанатичные заблуждения, однако толпы благодарных слушателей стремились на его собрания, несмотря на то, что многим из них не хватало места в залах, где проходили лекции.
На собраниях царили необычная тишина и внимание. Манера У. Миллера проповедовать не была яркой, он не блистал ораторским искусством, но делал свою работу четко, потрясая слушателей фактами, пробуждавшими их от безразличного равнодушия. По мере продвижения вперед он подкреплял свои положения и теории выдержками из Священного Писания. Убеждающая сила его слов была настолько велика, что, казалось, он штампует их, создавая новый язык — язык Истины.
Миллер являлся человеком учтивым и сострадательным. Я видела, как однажды, когда все места в зале были заполнены, а вокруг кафедры толпился народ, он сошел в зал, протиснулся между людьми, взял за руку какого-то немощного старика, нашел для него место, а затем вернулся на кафедру и продолжил свою речь. И на самом деле, его справедливо называли отец Миллер, так как он очень заботливо относился к тем, для кого служил, обладал приятными манерами, был человеком добрым и милосердным.
-22-
У. Миллер показал себя интересным оратором, и его проповеди убеждали как исповедующих христианство, так и не пришедших к покаянию. Иногда его собрания были особо торжественны. Многие принимали обличение Духа Божьего. Седовласые старцы и пожилые женщины робкими шагами проходили вперед, зрелые люди, молодежь и дети были глубоко взволнованны. Стоны, плач и славословие Богу соединялись на алтаре молитвы.
Я верила этим величественным словам, сказанным служителем Божьим, и мне становилось больно, если его словам возражали или делали их предметом насмешек. Я часто посещала собрания и верила, что Иисус явится вскоре на облаках небесных, и я страстно желала с готовностью встретить Его. Я постоянно размышляла о святости сердца. Превыше всего остального я желала обрести это великое благословение и ощутить, что я полностью принята Богом.
Среди методистов я многое слышала об освящении. Я видела, что люди слабеют физически под влиянием сильного психического возбуждения, и слышала, что это и называют освящением. Но я не могла постигнуть, что необходимо сделать для того, чтобы полностью посвятить себя Богу. Мои друзья-христиане говорили: “Верь в Иисуса сейчас! Верь, что Он принимает тебя сейчас!” Так я и пыталась делать, но обнаружила, что невозможно верить, будто я получила благодать, которая, как мне казалось, должна “наэлектризовать” все мое естество. Я удивлялась ожесточению своего сердца, которое не позволяло мне переживать опыт внутреннего духовного возбуждения, проявлявшийся у других людей. Мне казалось, что я отличаюсь от них и совершенная радость исполненного святости сердца навсегда закрыта для меня.
-23-
У меня были путаные представления об оправдании и освящении. Эти два состояния представлялись мне обособленными и отличными друг от друга, мне пока что трудно было постичь разницу между ними или понять значение этих терминов, а от объяснений проповедников все становилось еще менее понятным. Я была не в состоянии испытать на себе благословение и думала: неужели его можно обрести только в Церкви методистов? Может, посещая адвентистские собрания, я лишала себя того, чего больше всего желала, — освящения от Духа Божьего?
Кроме того я видела, что некоторые из тех, кто претендовал на святость, проявляли дух раздражения, когда речь заходила о скором пришествии Христа. Это не казалось мне проявлением святости, о которой они заявляли. Я не могла понять, почему служители, выступая с кафедры, так противостоят учению о скором Втором пришествии Христа. За проповедью этой вести последовала реформа, и многие посвященные служители и рядовые члены церкви приняли эту доктрину как истину. Мне казалось, что те, кто на самом деле любит Иисуса, должны быть готовы принять весть о Его пришествии и радоваться тому, что оно близко.
Я чувствовала, что могу претендовать только на то, что они называли оправданием. В Слове Божьем я читала, что никто не может узреть Бога, не будучи свят. Это означало, что я должна достигнуть еще большего, прежде чем надеяться на вечную жизнь. Я постоянно думала об этом, так как верила, что Христос скоро придет, и боялась, что Он найдет меня не готовой к встрече с Ним. Слова осуждения звучали в моих ушах днем и ночью, и мой постоянный вопль к Богу звучал так: “Что должна я сделать, чтобы спастись?”
В моих глазах Божье правосудие затмевало Его благодать и любовь. Я была приучена верить в ад с его вечным огнем и с ужасом думала о том, что меня ожидает, о том, что мои грехи слишком велики, чтобы быть прощенными, и о том, что я заслуживаю вечной погибели. Страшные описания того, что происходит с погибшими душами, крепко засели в моем сознании. Служители с кафедры со смаком живописали картины ужасного состояния погибших. Они учили, что Бог намеревается спасти только освященных. Око Божье видит все и всегда, каждый наш грех фиксируется и должен быть наказан. Бог Сам, по Своей мудрости, с точностью ведет все эти записи, и каждый грех, совершаемый нами, обязательно записывается на наш счет.
-24-
Сатана представлялся ими как некто, стремящийся сделать нас своей жертвой и затянуть в глубину страданий, а затем ликовать, видя наши мучения в вечном адском пламени, где после пыток, продолжающихся тысячи и тысячи лет, огромные огненные волны выносят на поверхность корчащиеся от боли жертвы, которые вопят: “Доколе, Господи, доколе?” Тогда глас прогремит над бездной: “Навеки!” — и новая волна накроет погибших, увлекая их в пучины вечно волнующегося огненного моря.
Когда я слышала такое ужасное описание, мое воображение столь живо рисовало эту картину, что я вся покрывалась потом, и было трудно сдержать вопль страдания, поскольку мне казалось, что я уже ощущаю муки ада. Кроме того служитель обычно говорил, что жизнь наша полна неопределенности, то есть в данный момент мы находимся здесь, а в следующий можем оказаться уже в аду, или сейчас мы на земле, а в следующее мгновенье будем в раю. Что мы выбираем, спрашивал он, озеро огненное и общество бесов или райское блаженство в окружении ангелов? Хотим ли мы всю вечность слышать вопли и проклятия навеки погибших душ или петь хвалу Иисусу перед престолом?
Наш Небесный Отец был представлен мне как тиран, получающий удовольствие от страданий осужденных, а не как ласковый, нежный Друг грешников, который любит тех, кого создал любовью, превосходящей всякое разумение, и желает для них спасения в Своем Царствии.
-25-
Я была очень чувствительной и боялась причинить боль любому живому созданию. Когда я видела плохое обращение с животными, мое сердце болело о них. Мне было свойственно сострадать другим, потому что я сама стала жертвой бессмысленной жестокости, приведшей к травме, которая омрачила мое детство. Но когда меня посещала мысль о том, что Бог получает удовольствие, видя муки творений, созданных Им по Его образу, то, казалось, темная стена разделяла меня с Ним. Когда я размышляла о том, что Творец вселенной может отправлять грешников в ад, предавая их вечному, непрекращающемуся огню, мое сердце преисполнялось страхом и я не надеялась на то, что такой жестокий тиран станет меня спасать от участи грешников.
Я думала, что меня должна ожидать судьба осужденного грешника, вынужденного вечно терпеть адское пламя, пока существует Сам Бог. Это впечатление настолько укрепилось в моем сознании, что я стала бояться лишиться рассудка. Я с завистью смотрела на безмолвных зверей, поскольку у них не было души, которую можно было бы наказать после смерти. Много раз возникала мысль о том, что мне не следовало появляться на этот свет.
Кромешная тьма окружила меня, и казалось, что нет выхода из мрака. Если бы мне уже тогда истина открылась так, как я сейчас понимаю ее, я была бы избавлена от растерянности и скорби. Если бы я больше думала о любви Бога и меньше — о Его суровом правосудии, то красота и слава Его характера вызвали бы во мне глубокую и искреннюю любовь к моему Создателю.
Именно в то время я стала думать, что многие находящиеся в психиатрических клиниках попали туда из-за подобных переживаний. Их совесть постоянно обличала их во грехе, а слабая вера не позволяла им рассчитывать на обещанное Богом прощение. Они слушали общепринятое описание ада, от которого, казалось, кровь должна застыть в жилах, и страшное впечатление откладывалось в их памяти. Ужасная картина стояла перед взором этих людей и во сне, и наяву до тех пор, пока они не утрачивали чувство реальности. Несчастные видели перед собой лишь пожирающее пламя мифического ада и слышали только вопли обреченных. Здравый смысл уступал место диким фантазиям и кошмарам. Тем, кто поддерживает учение о вечном аде, следовало бы тщательно исследовать, из какого источника исходит такая жестокая вера.
-26-
Я никогда не молилась публично, а на молитвенных собраниях только произносила несколько робких слов. Теперь у меня появилось убеждение, что мне следует взыскать Бога в молитве на наших небольших общественных собраниях. Я никак не могла отважиться сделать это, боясь, что запутаюсь и не сумею выразить свои мысли. Однако чувство долга так сильно довлело надо мной, что, когда я попыталась молиться про себя, мне показалось, будто я только насмехаюсь над Богом, поскольку не покоряюсь Его воле. Отчаяние овладело мной, и в течение трех долгих недель не было даже проблеска в окружавшем меня мраке уныния.
Страдания мои были сильны. Временами я всю ночь не могла сомкнуть глаз и ждала, когда заснет моя сестра-близнец. Тогда я быстро вставала с постели, становилась на колени и тихо молилась в безмолвном страдании, которое невозможно описать. Ужас вечного огненного ада представал предо мной. Я знала, что по состоянию моего здоровья я не смогу прожить долгую жизнь, и я боялась умереть и разделить жуткую судьбу грешников. С какой завистью смотрела я на тех, кто чувствовал, что принят Богом! Какой драгоценной была христианская надежда для моей страдающей души!
Часто ночи напролет я пребывала в молитве, стеная и трепеща в неподдающейся описанию, невыразимой муке и безысходности. “Господи, будь милостив!” — была моя мольба. Подобно бедному мытарю, я не смела поднять глаза к Небесам и склоняла голову к полу. Из-за страданий и отчаяния я начала худеть и слабеть, но переживала все эти страдания в себе.
Когда я находилась в состоянии подавленности, мне приснился сон, глубоко повлиявший на мое сознание. Мне снилось, будто я вижу храм, к которому стекалось множество людей. Только те, кто успел найти убежище в этом храме до определенного времени, могли получить спасение. Все, кто остался вне его, должны были навсегда погибнуть. Толпы людей, оставшихся за пределами храма, насмехались и издевались над теми, кто был внутри, говоря им, что план спасения — коварный обман, что фактически нет такой опасности, от которой надо спасаться. Они даже удерживали людей, препятствуя им как можно быстрее попасть в храм.
-27-
Опасаясь быть осмеянной, я думала, что будет лучше, если я подожду, пока толпы рассеются или пока я смогу незаметно для них проникнуть внутрь храма. Но количество людей не уменьшалось, а увеличивалось, и из страха опоздать я поспешно покинула свой дом и стала пробираться сквозь толпу. Попытка достигнуть храма была столь мучительной, что я не замечала окружающие меня толпы. Входя в храм, я обратила внимание на то, что это обширное здание поддерживает только одна великолепная колонна, к которой привязан Агнец, весь избитый и окровавленный. И все присутствующие, казалось, знали, что этот Агнец был изранен и истерзан вместо нас. Все входящие в храм должны были подойти к Нему и исповедать свои грехи.
Непосредственно перед Агнцем были устроены сидения, на которых восседала группа людей, выглядевших очень счастливыми. Небесный свет, казалось, освещал их лица, и они славили Бога и пели песнь радости и благодарения, которая была подобна ангельской музыке. Это были те, кто уже предстал перед Агнцем, исповедал свои грехи и получил прощение; и теперь они с радостью ожидали какого-то приятного события.
Даже после того, как я вошла в здание, мне все еще было страшно, и я почувствовала стыд из-за того, что должна была унизиться перед этими людьми. Но оказалось, что мне надо идти вперед, и я стала медленно обходить колонну, чтобы предстать пред лицом Агнца. Тут зазвучали трубы, храм содрогнулся, возгласы радости и торжества вырвались из уст святых, сияние, внушающее благоговение, осветило здание, затем все погрузилось во тьму. Счастливые люди исчезли вместе с этим сиянием, я осталась одна в зловещей ночной тишине и тут же проснулась в смятении, с трудом сумев убедить себя, что это всего лишь сон. Мне представлялось, что моя участь предрешена, что Дух Божий покинул меня и никогда не вернется.
-28-
Вскоре после этого я видела другой сон. Мне казалось, словно я в отчаянии сижу, закрыв лицо руками, и размышляю о том, что, если бы Иисус был на земле, я бы пошла к Нему, упала бы к ногам Его и поведала бы Ему о всех своих страданиях. И Он бы не отошел от меня. Он бы помиловал меня, и я бы любила Его и всегда служила Ему. Тут же отворилась дверь и вошел человек с прекрасной внешностью. Он посмотрел на меня с жалостью и сказал: “Ты хотела видеть Иисуса? Он недалеко, и ты можешь посмотреть на Него, если желаешь. Возьми все, что имеешь, и следуй за мной”.
Я с радостью выслушала его предложение, собрала свои нехитрые пожитки — все, чем я дорожила, и последовала за моим проводником. Он подвел меня к крутой и, по-видимому, хрупкой лестнице. Когда я начала восходить по ступеням, он предупредил меня, чтобы я смотрела только вверх, дабы не закружилась голова и я не упала. Многие, до меня совершавшие это крутое восхождение, посмотрели вниз и упали, не достигнув вершины.
Наконец мы добрались до последней ступеньки и остановились перед дверью. Здесь мой проводник велел мне оставить все то, что я принесла с собой. Я с радостью бросила свои вещи, а он открыл дверь и пригласил меня войти. Через мгновение я стояла перед Иисусом. Здесь не могло быть ошибки — так прекрасен был Его облик. Та благосклонность и величие, которые исходили от Него, не могли принадлежать кому-то другому. Как только Его взгляд остановился на мне, я поняла, что Ему известно все о моей жизни, о моих заветных мыслях и чувствах.
Я старалась укрыться от Его глаз, чувствуя, что не могу вынести Его пытливого взгляда, но Он приблизился ко мне с улыбкой и, положа руку мне на голову, сказал: “Не бойся”. Звук Его сладкого голоса заставил мое сердце трепетать от такого счастья, которого я никогда раньше не испытывала. Я была так рада, что не смогла произнести и одного слова, а только, преисполнившись чувств, пала ниц к Его ногам. Пока я лежала беспомощная, передо мной пронеслись картины красоты и славы, и мне показалось, что я достигла безопасности и небесного покоя. Затем ко мне вернулись силы, и я встала. Любящие глаза Иисуса все еще смотрели на меня, а Его улыбка наполняла мою душу радостью. Его присутствие изливалось на меня святым благоговением и невыразимой любовью.